Материалы сайта
Это интересно
Антология культурологии
А.Кребер. Стиль и цивилизации. Глава 4. ШПЕНГЛЕР.* Из тех, кто занимался сравнительным анализом цивилизаций, Освальд Шпенглер в определенном смысле ближе всего сердцу культурного антрополога, каковым являюсь я. Его исследование сравнительны в самом широком смысле. Шпенглер далек от этноцентризма и выступает абсолютным релятивистом. Он понимает культуру как самостоятельное явление, обладающиее собственным способом выражения. Он не сводит ее происхождение к биологической природе человека или наследственности, к географии или природной среде, к физиологии или биохимии. Его противопоставления обоснованы, искусство давать характеристики очевидно и защищает его от излишнего однообразия или неопределенных общих мест. Эти качества мне по душе. Поэтому Шпенглер произвел на меня сильное впечатление, когда я впервые познакомился с его “Закатом Европы”. Если бы я мог принять его взгляды, я, безусловно сделал бы это с энтузиазмом. Однако анализ этой работы в целом выявил неоправданные преувеличения, догматизм, безапелляционность, белые пятна, невозможность сопоставить факты. Сейчас, спустя почти сорок лет, его недостатки как образованного человека или ученого уже осмыслены. Сорокин обращается с ним даже чересчур тактично в посвященной Шпенглеру главе работы “Социальная философия”( Social Philosophies 1950); и Г. С. Хьюз двумя годами позже в работе “Освальд Шпенглер: Критическая оценка” (Oswald Spengler: A Critical Estimate) - наиболее известной книге об этом человеке - смягчает свое неприятие концепции и метода Шпенглера признанием его сочинительского таланта и интеллектуальной значимости. По прошествии ряда лет, я все больше и больше склоняюсь к признанию, что немецкий “экспрессионизм” - или сверхвыразительность, как назвали бы это во всем мире, - является основным недостатком Шпенглера, который роднит его с Ницше, Вагнером, Гитлером и с тысячами менее значимых мыслителей, писателей, художников и др. Эта по сути дела чрезмерность есть одновременно и причина и следствие того, что Германия никогда полностью не входила “на равных” в Западную цивилизацию, за исключением скоротечного периода, на который пришлось творчество Канта, Гете и Бетховена. Этот воистину титанический темперамент, но доведенный до крайности и сумасбродства, ведет к патологии. Я также тщательно анализировал концепцию Шпенглера в работе “Конфигурации культурного роста” (Configurations of Culture Growth 1944), где специально остановился на своих разногласиях с ним. Вместо того, чтобы и далее копить критические замечания. я, напротив, остановлюсь на том, что считаю реальной проблемой, которую Шпенглер поднял и сделал эмблемой исторического и научного исследования; а также поразмышляю о том, насколько она разрешима. Проблема, как я ее понимаю, касается степени связанности и соответствия между существующими многообразными частями, органами, элементами или фрагментами, состовляющими каждую культуру. Сам Шпенглер дает ответ на этот вопрос. По его утверждению, у каждой из великих культур в период активной фазы (а именно ее он и рассматривает), эта взаимосвязь носит всеобщий характер. Он считает, что одно качество пронизывает каждую из них на протяжении всего существования. Он не только сводит каждую культуру к ее прасимволу, но и выводит ее из этого символа, выражением которого она является. Так, ограниченный однолинейный путь является символом Древнего Египта, а путь неопределенного блуждания - символом Китая; богослужение в пещере или под вечным небесным куполом символизирует магическую культуру, а эмпирическое, чувственно видимое тело - классическую античность; чистое и неограниченное пространство является символом западной культуры, а бесконечная равнина символизирует еще не рожденную русскую. Очевидно, что это поэтические образы. Но тот простой факт, что они могли бы быть сочинены Блейком или Мельвиллом, отнюдь не свидетельствуют о том что они могут служить полезными инструментами для не поэтической интерпретации истории. Трудность еще и в том, что, как известно, огромное количество культурного материала - изобретений, религий, алфавитов и многое другое - присуще различным культурам и переходит от одной цивилизации к другой. Шпенглер отнесся к этому факту с бесцеремонным пренебрежением. Он отрицает диффузию и межкультурное взаимодействие : согласно Шпенглеру, в действительности это не происходит, если не брать в расчет незначительные случайности; он настаивает на том, что истинные культуры невосприимчивы. Когда они в действительности что-то заимствуют, то перерабатывают заимствования, сообразно своему собственному стилю. Это означало бы, что значимым в том, что греки переняли свой алфавит от финикийцев, римляне от греков, а мы (через наших предков) от римлян, будет не тот факт, что бесписьменные народы обрели свою письменность, а то, что они переработали эту заимствованную письменность в стилистически новую форму письма. Форма и порядок написания греческих букв и их звучание изменились по сравнению с финикийскими, римские по сравнению с греческими и наше современное написание по крайней мере частично, относительно римского. Короче говоря, для Шпенглера важен внешний стиль написания букв, а не то громадное воздействие, которое оказало умение читать и писать на жизнь общества, не обладавшего ранее такой способностью. Это последнее обстоятельство, имеющее невероятно большое значение, оставляет его равнодушным: аналогичное может повторяться в некоторых ситуациях или в нескольких культурах, но стиль написания является отличительным свойством, характерной чертой данной культуры; и именно характерные отличия притягивают и интересуют Шпенглера, от мягко отталкивает все остальное, не имеющее для него никакого значения. Почему же этот отличительный стиль, как бы мимолетен он ни был, столь значим для Шпенглера? Потому, что для него все стили культуры - письменности, представлений, художественного оформления, скульптуры, поэзии, музыки, философии, науки, политики - обладают общим свойством, которое является выражением сущности культуры. Именно это догматически утверждает Шпенглер, и не имея возможности доказать, принимает за отправную точку своих рассуждений. A priori они не доказуемы, за исключением отдельных свидетельств. Тем не менее такая возможность есть. Можно ожидать, что сущность культуры раскрывается через характерные черты элементов, объединенных в данной конкретной культуре, а не через произвольно выхваченные признаки различных культур. Нужно отказаться от тезиса Шпенглера, что материалы отдельной культуры должны быть идентичны по характеру и что все они должны быть сходны, поскольку все они есть выражение одного и того же символа, раскрывающего всего одну душу. Но нет необходимости отказываться от всего во имя ничего, чтобы допустить, что поскольку многое по воле судьбы переносится из одной цивилизации в другую, и все должно переноситься, то практически нет такого элемента, который зародился бы только в той культуре, в которой мы его находим. Насколько мне известно, это нигилистическое положение никогда и никем не было полностью подтверждено. Порой может показаться, что Франц Боас, с его негативизмом по отношению к антропологическим схемам культуры, возможно не раз бывал близок к подобному взгляду, поскольку открыт для любой и каждой оригинальной мысли. Но он был слишком точен и содержателен для того, что посвятить себя универсальному отрицанию. Теория “лоскутов и заплат” Роберта Лоуи - которая по сути является не теорией, а ссылкой - представляет собой обращение к истории, к первоистокам того, что составляет собой обращение к истории, к первоистокам того, что составляет культура, а не окончательному структурированию. Другими словами, будет ли утверждение Шпенглера, что все в культуре должно быть в равной степени окрашено одной и той же качественной характеристикой данной культуры, неверен, в силу излишней абсолютизации. Скорее всего Шпенглер принимает желаемое за действительное. Но, с другой стороны, необходимо учитывать и то, что категорическое отрицание любого и всего стилистического соответствия в рамках культуры также будет крайней абсолютизацией, каковыми являются шпенглеровские утверждения. Истина находится скорее всего посередине; и проблема в том, где именно? Вероятно эту проблему можно разрешить, хотя несомненно только очень постепенно, с помощью фактических данных и беспристрастного анализа. Это серьезная проблема, заслуживающая большого внимания. Именно Шпенглер сказал ( когда разводил свою точку зрения с ницшеанской): “Культура есть единство художественного стиля во всех жизненных проявлениях”1, - и именно он подтолкнул мыслителей к более широкому контексту рассмотрения этой проблемы, несмотря на то, что привлекая, он одновременно убивал ее, заранее авторитетно заявляя об ее окончательном разрешении. Давайте попытаемся обострить постановку вопроса насколько правомочно и плодотворно рассматривать культуру как определенный вид стиля, суперстиль или стиль стилей, то есть ведущий стиль жизни. Чтобы отойти от уровня абстрактной аргументации, я хотел бы проанализировать конкретные примеры. Будет удобно. а также и справедливо по отношению к Шпенглеру взять два примера, о которых он преимущественно говорит, а именно культуру античной классики и культуру Запада от Средневековья до нашего времени.2 В начале я суммирую данные, аргументации сущностной характеристики или этоса для каждого из выделенных типов культуры, а затем поставлю вопрос, не о том, прав он или нет, а о том, насколько он может быть правым, и главное - в рамках какого процесса сущностная характеристика или суперстиль мог развиться. Попытаюсь подвести итоги шпенглеровскому описанию классической культуры как стиля. Это греко-римская цивилизация, главным образом эллинская, но дополненная Римом, и названная Тойнби просто эллинской. Согласно Шпенглеру, это период с 1110 г. до н.э. по 200 г. н.э. Стадии формирования или докультурный этап относится к 1600 по 1110 г. до н.э., (период микенской и поздне-минойской культуры). Это классическая культура аполлонийского человека Ницше, чьей целью является мера, ограниченность, реальность, вневременность. Это - телесная реальность, чувственная форма, мгновение, статичность, очерченные пределы. Это - непротивление протяженности, ходу времени, прошлому или будущему, энергии, конфликту. Поясним на примерах. Полис - обнесенный стеной закрытый город, представляющий собой в то же время автономное государство, все граждане которого собраны в пределах слышимости. Империя - афинская, спартанская и римская - состоит из нескольких городов-государств или варварских племен, завоеванных одним городом-государством. Любое богатство, кроме земли, принимает форму денег, отчеканенного металла - круглых, компактных, твердых денег, Деньги изобрели в эллинизированной Лидии, а греки распространили их придали им наиболее красивую форму. Кроме металла. движимое имущество все в большей и большей степени, стали составлять рабы. В искусстве одиночные, свободно стоящие, лаконичные и, как правило обнаженные статуи, доминировали над скульптурными группами, рельефами и живописью. Для архитектуры характерно стремление к спокойным, простой конструкции сооружениям небольшого размера. Музыка следовала лишь мелодической линии : инструменты - такие как флейта и лира - были просты и издавали лишь несколько монотонных звуков; музыканты преимущественно играли по одному или собирались маленькими группами. Для театра большое значение имели каноны и ограничения, налагаемые “тремя единствами”; характерны также обезличивающие актеров маски и беспристрастный хор. Типичная для греков область математики - геометрия - была образной и конструктивной, ограниченной вещным миром и измеримой, как планиметрия так и стереометрия. Ее дальнейшее развитие в “конические сечения” все еще обнаруживает эти качества. Алгебра, с ее акцентом на взаимосвязи отсутствовала. Шпенглер считает, алгебра Диофанта Александрийского не греческая а магическая по происхождению. Греческая арифметика преимущественно имела дело с интегральными исчислениями и их теорией. Единственным известными известными степенями был вторая и третья, понимая как квадрат и куб физических тел. В греческой математике отсутствовали понятия иррациональных, отрицательных, неопределенных или алгебраических чисел, нуля или бесконечности как величин и функции. Физика главным образом ограничивалась статикой и игнорировала фактор времени. Астрономия постигала жестко замкнутую конечную Вселенную, ограниченную несокрушимой сферой раз и навсегда зафиксированных звезд. Пространственная протяженность понималась иначе, чем сейчас, - как телесность в смысле, что “природа не терпит пустоты”. История в классической древности в основном рассматривала современный ей период, описанный в большинстве случаев ее участниками, такими как Тацит, Полибий, Цезарь. Ее временной интервал короток, она не заглядывала в глубь веков. Греки были слабы в хронологии, коротки в памяти и описаниях по сравнению с египтянами, жителями Месопотамии, китайцами, они не задумывались над происходящими переменами, не заботились о будущем. Религия включала в себя культы, неразрывно связанные со спортом, мифологию чувственных форм, начиная с Олимпийских богов и кончая нимфами и фавнами, которые в большей степени служили широкой основой эстетического восприятия, чем веры и подражания.. Подытожим теперь шпенглеровские взгляды на западную культуру, как стиль - европейская или западная культура сформировалась к 900 г.н.э. или, возможно, в течение десятого века одновременно с появлением самосознания европейских наций. Докультурный этап продолжался с 500 по 900 год и включал Темные века и каролингскую эпоху. “Цивилизованный” этап этой культуры - в шпенглеровском враждебном восприятии этого слова продолжающийся по сей день, - начинается примерно в 1800 год, и продлится, вероятно, до 2200 года, а может, и дольше, если исходить из тезиса об аналогичности жизненных циклов. Это культура фаустовского человека с его непрерывным стремлением к победе. Интересы данной культуры ориентированы на время, расстояние, бесконечность, борьбу, напряжение, динамику, безграничность и предел. Ее политической движущей силой выступают не города-государства, а национальные государства, которыми правят династии, обеспечивающие столь желанную протяженность во времени. Города теперь всего лишь имения внутри государства. Экономические отношения складываются вокруг кредитов и двойной бухгалтерии. Отчеканенные монеты превратились в бессмысленный анахронизм, унаследованный от классической культуры. В искусстве вначале живопись, а затем музыка доминировали над обнаженными скульптурами Античности. Успехи живописи отмечались решением проблемы пространственной перспективы, достижением эффекта удаляющейся точки; широко использовались светотени, ломаные линии; появилось такое направление как импрессионизм; большого мастерства художники достигли в изображении атмосферных явлений. В музыке мелодии, усложняясь в контрапункту, строятся по законам гармонии. Получает развитие оркестровая музыка, а также полифонические инструменты: вначале орган, затем фортепьяно. В архитектуре готические соборы контрастируют с греческими храмами своей устремленностью ввысь и поиском амбициозных конструкций, а также преднамеренным усложнением и точным расчетом. Для математики характерны исчисления производных или бесконечно малых величин, аналитическая геометрия (обращение геометрии к алгебре), теории функции и предела, а также весь современный аппарат, которого не знали греки. Физика впервые стала заниматься не только статикой, но и динамикой, учитывающей скорость свободного падения тел, и продолжила развивать представление о времени, как о значимом факторе. В астрономии возобладал гелиоцентризм, который вскоре сменила концепция бесконечности Вселенной. Космос расширился до бесконечности и перестал пониматься как некое замкнутое пространство. Истинная история стала более глубокой, теперь мир мог быть воспринят как история. Именно в рамках западной культуры в период готической фазы ее развития были изобретены механические часы для определения времени. Для нее характерны также открытия, благодаря которым покоряли расстояние: огнестрельное оружие, железные дороги, телефоны и многое другое. Книгопечатание способствовало неограниченному тиражированию. Религия западной культуры описана Шпенглером не очень определенно. Иногда ему кажется, что этой религией является христианизированный германский эпос;3 он сводит подлинное христианство к раннему христианству и приберегает его для магической культуры. Но мироощущение Запада пронизано сильным трагическим осознанием судьбы, рока, такого как Эдда и Сумерки богов. Вышеизложенное представляет собой две наиболее полные шпенглеровские физиогномические характеристики, кратко обобщенные, освобожденные от присущих ему отклонений от темы и произвольных ассоциаций.4 Именно в противопоставлении этих двух культур заключается особая ценность работы Шпенглера. Эти две культуры он знает и исследует, так как понимает и чувствует их лучше, чем другие. Возможно, скорее всего он действительно начал свои размышления со сравнительного анализа именно этих культур, а затем распространил его на изучение других. Во всяком случае, затруднения, связанные с его методом, раскрываются на примере этих двух культур. Если его выводы о классической и западной цивилизациях не выдерживают критики, то размышления о всех остальных терпят еще большее фиаско. Мысли об этих двух культурах являются квинтэссенцией его концепции. Тогда в чем же суть шпенглеровских деклараций? Сам он иногда говорит о физиогномике, а иногда о стиле. Я бы назвал это попыткой выразить стиль культуры. Она является характеристикой распространяющейся повсюду формы, (гештальт* ), говоря современным языком; целостный образ не распадается на множество составляющих частей, а представляет собой единое целое, и в мыслях это целое спаяно столь крепко, кажется, что иначе и быть не может. Это полотно сотканных по принципу подобия образов, непосредственно составляющих культуру, взаимодействие которых направлено на проявление общего качества культуры в целом. Именно это в переводе на ясный английский язык, как мне кажется, Шпенглер и хотел выразить. Насколько он в этом преуспел, существуют ли действительно те взаимосвязи, о которых он пишет, - именно эти вопросы встают перед нами. Греческие города, обнесенные стенами, представляющие собой крохотные автономные государства, маленькие металлические кружочки. превращенные в деньги; одиночные статуи, являющие собой обнаженное человеческое тело, простые, ограниченные в размерах сооружения; односложные мелодии; театр, скованный “тремя единствами”; образная математика, сведенная в основном к геометрии и арифметике; физика статики; вселенная, заключенная в хрустальную сферу - являются ли все это феномены классической культуры действительно подобными по своим качественным характеристикам? Или их сходство на самом деле лишь метафорическое? Взаимосвязаны ли вообще эти создания культуры так, как внутренние органы в живом организме, или как при выражении стремления к одной главной цели, или как множественные реакции одного темперамента? Тот же вопрос, конечно, относится и к нашей западной цивилизации. Действительно ли мы должны объединиться в единое целое, которое обладает неким качеством, аналогичным органическому единству, как иногда говорил Шпенглер - качеством более или менее выражающемся в едином стиле. Я бы сказал - вполне правомерно искать то, что роднит готический собор, живопись, в которой используется перспектива, светотени, полифоническую гармонию в музыке, двойную бухгалтерию, в математике исчисление производных или бесконечно малых величин, теории функций и предела, физику динамики и астрономию бесконечной вселенной, механические часы и осмысление исторического прошлого - объединено ли все выше перечисленное единым стилем? Если действительно существует нечто объединяющее эти артефакты одной цивилизации, то тогда можно извлечь из работы Шпенглера кое-что полезное, несмотря на его эмоциональность, догматизм и все крайности. Но, если мы откажемся от реального во имя кажущегося общего стилистического качества, пронизывающего все перечисленные здесь конкретные явления, тогда окажется, что от шпенглеровского подхода почти ничего не остается. Ответ зависит от выбранной исходной предпосылки. Причинное объяснение исторических связей, основанное на сходствах , исключено. Ведь невозможно всерьез принят аргумент, что соответственно последовательности их возникновения, готическая архитектура послужила причиной изобретения механических часов; что эти часы привели к открытию перспективы в живописи и к созданию музыкальной гармонии; что последние два в свою очередь приложили руку к возникновению астрономии Коперника и аналитической геометрии и т.д. Дело не пойдет лучше, если вместо того, чтобы видеть, что причиной В было А, а причиной С - В и т. мы вернемся назад, к изначальному Х, который обозначим причиной подобия А,В,С. Такой основополагающий Х является слишком общим и неопределенным, чтобы быть убедительным - слишком похожим на шпенглеровский прасимвол. Безусловно, желательно, чтобы такой Х был лишь новым описанием исторического направления открытий, скрытым под словом “причина”. Можно ожидать, что только в ситуации полной изоляции, замкнутости и самодостаточности, установленный порядок причинно-следственной цепочки А.В,С,D... N будет соблюден. Такую ситуацию легко создать в экспериментальных условиях - к слову, это именно ситуация лабораторного эксперимента. Но такого рода точно определенной ситуации в действительности нет и быть не может - если не принимать во внимание одного небезызвестного исключения: воспроизводство биологических особей внутри их видов. После того как яйцо оплодотворено, его могут разбить или птенец может быть съеден кошкой или птица может плохо питаться и умереть, не успев вырасти: но уже заранее предопределено, что из яйца вылупится курица а не орел, и не белка и не василиск. Тем не менее, это - репродукция особей в генетической непрерывности видов; и каждая особь изолирована от внешнего мира, насколько это возможно - у всех высших животных - и почти самодостаточна, как это бывает в природных феноменах на планете. Но история человека и его культуры не представляет собой однонаправленной непрерывности, как это имеет место с тем, что ранее называлось зародышевой плазмой, а сейчас определяется как гены в хромосомах. Напротив, она представляет собой неопределенное разветвление, извилистое, расширяющееся, переплетающееся, воссоединяющееся, вновь и вновь образующее пересекающиеся потоки. Преуспевающие цивилизации в своем повторяющемся сходстве совсем не похожи на курицу или белок. И менее всего, на самом деле, на них похожи шпенглеровские монадные культуры, каждую из которых он видит как полностью непохожую, качественно отличную от всех других, едва ли понятную представителям иных культур. Действительную аналогию шпенглеровской точке зрения на культуру состовляет биологический мир, в котором курица, орел, белка, василиск и еще по одной особи из полудюжины других видов, появятся на свет без участия прародителей, пройдут параллельные стадии биологического развития, примерно равные по протяженности. а затем умрут и превратятся в покрытый кожей скелет или в пустую раковину, не оставив после себя никаких преемников или последующих поколений. И все это будет без какой- либо связи или зависимости между монадными экземплярами - каждый всегда обращен вовнутрь, чтобы реализовать свою собственную, присущую только ему судьбу. Именно такой фантастический проект складывается на основе шпенглеровской концепции, если ее применить к биологическому миру. Я привел это специально для того, чтобы доказать несостоятельность взгляда, пытающегося опровергнуть Шпенглера в его попытке рассмотреть культуру по аналогии с организмами. Я считаю что именно этого Шпенглер и не делал, потому что в действительности не мыслил понятиями биологии. Мне кажется. что он интересовался только биологическими феноменами или историей жизни, выраженной в человеческой культуре - и только ее конкретным выражением. На самом деле он использовал термин “органический” метафорически, для взаимосвязей и ассоциаций, которые выступают врожденными, сильными и продолжительными. Для историка, философа или любого пишущего человека вполне естественно применять термин таким образом. В отличие от них ученый-естественник может использовать этот термин только в прямом смысле, в том значении, какое он имеет в биологии. Согласно Шпенглеру, это слово унаследовало значение, полученное в XVIII веке, когда противопоставление органического неорганическому (или механическому) приобрело особую значимость, по-видимому, особенно в Германии. Например. Аделунг в 1782 году в работе “История культуры“ (Geschichte der Cultur) очерчивает историю человеческого рода восемью степенями, каждая из которых соответствует ступени онтогенетического развития, то есть индивидуального созревания. Так. третья ступень, от Моисея до 683 года до н.э., именуется “детство человеческой расы”, а восьмая, последняя ступень начавшаяся в 1520 году и продолжающаяся вплоть до насоящего времени написания его книги, называется “человек, наслаждающийся плодами эпохи Просвещения”. Эта работа была действительной попыткой положить в основу биологическую аналогию. Шпенглер частично унаследовал терминологию, использованную в ней, но не стал опираться на биологию. Правда Шпенглер реально видел “рост” выделенных им культур; но кто этого не видит? Тойнби использовал это слово, Данилевский тоже, и я, как и они, его так же использовал. Шпенглер видел, что этот рост необратим - феномен наиболее известный нам по органической жизни. Возможно, именно это помогло придать особое значение его ощущению смерти культуры, как двойника биологической смерти. Но, когда он окончательно суммирует аналогичные жизненные циклы выделенных им культур в таблицах наиболее организованных и систематизированных, чем все то, что он создал, он использует времена года, а не фазы жизни для названий степеней культурного цикла, так как они вызывают дополнительные ассоциации. Таким образом, никто не сможет обвинить его в том, что он мог положить в основу человеческой культуры климат или расположение звезд. Более того, также верно и то, что и весна, и лето, и зима вызывают рост и увядание растительной жизни, и то, что Шпенглер безусловно, осознавал эту метафору. Пока мы все согласны с тем, что поддающиеся определению термины ведут нас к более точному пониманию смысла, чем метафоры и аналогии; когда же исследуемые процессы все еще не достаточно ясны, поскольку не достаточно известны необходимо использовать самые точные из всех имеющихся терминов и понятии. По содержанию “Untergang” очевидно, что шпенглеровское видение культуры заражено органицизмом - в отличие от расизма - но, что он отчаянно пытался описать культуру как автономное, самодостаточное явление. Как бы то ни было, он зашел слишком далеко в этом направлении: оставил культуру до такой степени изолированной во вселенной, что в результате материализовал ее в необъяснимую сущность и серию необъяснимых сущностей. Именно поэтому я прихожу к выводу, что мысли Шпенглера были оборотной стороной органицизма, несмотря на то, что он использовал биологические понятия метафорически, не найдя подходящих в сфере культуры. Он не упорядочил данные в соответствии с причинностью, или общей последовательностью. Три его хронологические таблицы являются уступкой и ошибкой, как считает Хьюгс. Они косны; их пробелы и двусмысленности обнажены; они растеряли всю “воображаемую неточность“ его исторической перспективы. К чему теперь можно прийти, раздумывая о физиогномике или о стиле? Во-первых, конечно, физиогномика должна быть осознана. Создающий зрительный ряд художник продвигается от него к ответной эстетической реакции; ученый - к мысленному восприятию, скорее синтетическому, чем аналитическому и, наиболее вероятно, испытывает почти такое же многообразие ощущений, как и художник. Но выразить словами то, что понято, очень сложно. Накапливаются такие барьеры в общении, с которыми не приходится бороться художнику. Толкователь стиля вынужден обратиться к своему или избранному языку и метафоре, чтобы использовать слова с подтекстом. Если это верно для словесного описания поэтического, живописного или музыкального стиля, то трудности еще большего порядка возникнут при определении стиля культуры в целом. В конце концов, качества стиля конкретны; во взаимосвязи они должны быть некоторым образом обобщены, и обобщение становится более жестким по мере расширения стилевых границ. Одно значение является основным символом; и поэтому, вероятно, метафора становится неизбежной. Сила таких прасимволов, как”сводчатая пещера”, или “бесконечная равнина”, обозначающих культуру целиком, пропорциональна количеству и энергии иносказательный, нитей, которые тянутся от них к огромной массе явлений с ними соотносящихся. И тем не менее, даже символ длиной в целую фразу не может передать очень многое из того великого феномена, которым является цивилизация. Невозможно обойтись без подробного описания особенностей или характерных черт. Но как избежать простого перечисления? Как все это организовать и собрать воедино? Наиболее приемлемым методом является построение соотношения конкретных феноменов, обладающих одинаковыми качествами и переход к сверхкоординации. Если это специфический художественный стиль, масштаб соотношений не слишком велик. Когда культура в целом воспринимается как стиль, составляющие его явления значительно более многочислиенны и ранообразны, поэтому необходимая сверх-координация будет значительно шире; но степень конкретности исходных феноменов должна быть сохранена. Я бы сказал, что Шпенглер, в основном, именно это и сделал, хотя в большей степени страстно и беспорядочно; он собрал воедино элементы культуры, сущность и непосредственные функции которых очень различны, но которые тем не менее обладают общей сущностной характеристикой. В действительности имеется нечто общее в устремленных в высь соборах и в изображении перспективы в живописи, и в музыкальном контрапункте, и в музыкальной гармонии - этот действительный набор качеств , которые им свойственны, назовем взаимосвязью расстояния и множественности. И обоснованность соединения усиливается тем фактом, что во всех культурах, креме западной, эти стилистические качества значительно слабее развиты и частично отсутствуют. Еще мы можем присоединить к этим качествам взаимосвязи пространства и множественности, характерным для западной цивилизации некоторые неэстетические признаки, такие как механические часы, двойная бухгалтерия, аналитическая геометрия и исчисления, гелиоцентрическая астрономия, которые так же являются носителями качества протяженности времени, течения, величия, равновесия и релятивизма. Благодаря им, в свою очередь, расширяется ареал деятельности входящих и взаимосвязанных элементов, таких, как применение машин, использование кредита, коммуникации, динамичная наука, широкомасштабная история человека и природы. Эта последняя группа культурных черт характеризует последнюю фазу нашей цивилизации, но корнями уходит в прошлое. К тому же, до некоторой степени, построение последовательной характеристики нашей цивилизации, кажется, уже ни в коей мере не является объяснением, и в конечном счете не отрицает возможность причинно- следственного объяснения. Напротив, оно имеет значение - улавливающее многозначность. Пока это определение не является гипотезой предназначенной для подтверждения или опровержения, существуют тем не менее и лучшие и худшие, более или менее широкие, гармоничные и обязывающие определения. Именно таким образом, как мне кажется, соборы, контрапункты, механические часы, способы исчислений кредиты можно интерпретировать как сосуществующие во взаимосвязи внутри одной цивилизации, и являющиеся чем-то большим, нежели несопоставимые случайности, связанные одним всеобъемлющим качеством. В другой же цивилизации, такой как классическая - архитектура, скульптура, драматургия, театр, математика, наука, политика и материальные ценности могут быть рассмотрены в качестве носителей иного набора качеств - структурной простоте, телесных и мирских ограничений, первичности чувственной формы и сосредоточенности. До чего может дойти подобная стилизация цивилизаций? Будет большим преувеличением полагать, что она может повлиять на все составляющие культуры, хотя иногда Шпенглер и делает такие заявления. В конце концов, каждое общество существует в определенной среде, и его члены обладают физиологическими потребностями, которые необходимо удовлетворять. Шпенглера раздражали эти банальные универсалии, которые сами по себе ничего не привносили в физиогномику культуры и в определенной мере могли заблокировать или затуманить ее характеристику. Поэтому он игнорировал их и действовал так, будто стиль был полностью автономным явлением в восьми культурах, которые по его мнению создали свой стиль. Мы не должны принимать на веру эту чрезмерность; но при этом не должны отрицать и стилистическую согласованность культуры в целом. Другой проблемой, относительно которой желательно занять умеренную позицию, является то, как в общем виде формируется культурный стиль. Самый простой ответ принадлежит Шпенглеру: он выводит культуру из первоначального символа, или прасимвола; и впадает в крайность. Более того, он выводит известное из менее известного. Это менее известное, основной или прасимвол, является действительно скорее ex post facto построением, чем primum mobile; отталкиваться аналогично рассмотрению причины телеологически. Шпенглер поступает не совсем так; для самого себя он предпочитает совсем оставить причину и говорить о судьбе. Как следствие, он оставляет в стороне проблему происхождения этих культур и стилей, не рассматривая их. Лично у меня возникло три взаимосвязанных варианта ответа на вопрос, как возникают культурные стили. Первый: я предполагаю, что совпадающая стилистика культур носит лишь частичный характер; второй - переменный; и третий - появляется постепенно связывая открытие уже заложенных качеств с последующим развитием. Любой стиль, выражающий целую культуру обязательно будут неполон. Постоянное влияние окружающей среды и человеческих потребностей, которые уже упоминались, существование множества других препятствий, таких как столкновения с другими культурами. Последние могут быть настолько сильными, что смогут сокрушить соседей так же, как и конкурентов; так происходит, когда передовое, богатое и сильное общество вступает в контакт с отстающим. Сам Шпенглер указывает на то, как исконная культура Америки была стерта, как автономное образование, простой горсткой искателей приключений одного только испанского национального сегмента западной культуры - и стерта лишь из спортивного интереса, да некоторой доли личной жадности, - отмечает он со вздохом. Более слабые межкультурные взаимодействия имели бы меньший эффект; но, за редким исключением, влияния присутствуют постоянно. И, несомненно, эти воздействия разнообразны. Общество воспринимающее завтра может стать отдающим. В состав его культуры могут одновременно входить элементы других культур, воспринятые столь давно, что они полностью ассимилировались; и такие, которым все еще противяться или которые видоизменяются, не говоря уже о тех, которые никогда не будут приняты. Однако, я бы обратил особое внимание на постепенность, с которой общество создает стиль своей культуры, особенно если и общество и культура являются великими. Только потому, что содержание любой культуры, как правило, пришло извне, для его ассимиляции необходимо время; следовательно, оно войдет в активную взаимосвязь с формирующимся или уже действующим стилем, значительно позже. Период появления, роста и функционирования своеобразной культуры, продолжительность ее созидательного периода и время, в течение которого развивается этот характерный стиль - все это очень тесно взаимосвязанно. Действительно, три вида деятельности - рост культуры, созидание и развитие стиля - могут быть рассмотрены как три аспекта единого масштабного, широкого процесса. Создание нового содержания культуры, ассимиляция привнесенных извне элементов, выковывание характерных стилей, рост согласованности между несколькими сущностями и образцами - все это вместе и есть то, что составляет реализованный общий стиль культуры. Если результат в целом солиден и значителен, то на него требуется время;. несмотря на это, развитие может быть впечатляюще быстрым до тех пор, пока не будет достигнут апогей культуры, но даже тогда она может продолжать какое-то время двигаться по инерции. Когда темпы роста и формирования стиля начнут снижаться, они будут тяготеть к тому, чтобы уменьшаться постепенно, по крайней мере какое-то время; после этого может произойти воссоздание культуры на возрожденной или расширенной основе - конечно, в последнем случае, с учетом того, что изменило итоговый стиль или физиогномику. Или же ослабление может продолжаться, сопровождаемое вырождением стилистического качества. Иногда, конец может наступить в результате замены или постепенного поглощения ее другой культурой. Я доверяю шпенглеровскому ощущению высокой степени возможностей идеальных культурных стилей - даже таких воображаемых культур, какой является магическая. Я думаю, что он, порой, должен был видеть больше стилевых особенностей в культурах, чем это реально осознавалось сами обществами. Итак, когда культура наконец достигает ступени, на которой расхождение между ее идеальным стилем и реальностью уже дольше невозможно отрицать, Шпенглер просто отвергает культуру, начинает говорить о цезаризме, мегаполисе, феллахах, жизни-после-смерти, и фактически исключает остатки данной культуры из истории и из бытия. Общекультурный стиль как соотношение распространенных качеств, не может быть завершен, не может быть внезапно достигнут. Он никогда не является первичным или единичным, всегда представляет собой то, что достигнуто, и выступает в совокупности - как этос общества или характер человека. Только кажется, что это легко сформулировать, но сколько надо думать, чтобы суметь выразить это! Он (стиль) неуловим, что также заметно и вызывает постоянный интерес. Что качается нашей собственной цивилизации, то я специально использовал шпенглеровский аллитерированный пример соборов и контрапунктов, исчислений, двойной бухгалтерии, механических часов в качестве мнемонического шокового средства чтобы сосредоточить внимание на проблеме, насколько культурные единицы, кажущиеся столь несопоставимыми, могут тем не менее быть качественно взаимосвязанными так же, как и выражение целостного стиля культуры. То, что представители нашей и других цивилизаций очень мало осведомлены об абсолютном стиле, не должно нас сильно смущать. Каждый человеческий язык обладает таким образцом стиля - мы называем его грамматикой, - о котором говорящие не подозревают, когда разговаривают, но с помощью анализа может быть выявлен и сформулирован. Согласованность в грамматике никогда не бывает окончательной или идеальной, но она всегда важна; безусловно, она сильно выходит за границы перечня случайных вопросов. Культуры являются более масштабными, разнообразными и сложными системами феноменов, чем языки, так же как и более независимыми и менее автономными. Но оба взаимосвязаны - действительно, язык, по сути дела, является частью культуры и, возможно, ее предварительным условием. Поэтому потенциально представляется возможным описать структуру культур, аналогично структуре языков - с помощью всеохватывающих образцов. Большая часть разрешения этой проблемы целостности цивилизации принадлежит будущему; и я не увижу ее завершения. В конце концов, мы вообще совсем недавно начали думать об определенных цивилизациях, как о целостностях обладающих характерными чертами. Возможно, проблема цивилизаций как распространения феномена стиля, в том виде как ее страстно обозначил Шпенглер и как вижу ее я., ошибочна в самой формулировке или постановке. В таком случае, будущее придаст новую форму проблеме - может быть, передвинет ее на более подходящее место относительно феномена и, благодаря этому, анализ будет более продуктивен. Так или иначе, я верю в то, что более полное понимание цивилизации как макрофеномена достижимо, и что оно будет включать в себя понимание той роли, которую сыграл в ее создании стиль. Выводы Мы знаем о стилях и цивилизациях отчасти из личного опыта, но наше знание становится намного глубже, благодаря тому, что сохранила и истолковала история. И стиль и цивилизации являются социокультурными феноменами. Это означает, что они “социальные” в обычном , неопределенном смысле этого слова, которое по сути дела означает, что они более чем индивидуальны. Точнее. стили и цивилизации являются культурными феноменами, потому, что они - паттернированные произведения человеческих обществ. Как многие антропологи, я использую. слово “цивилизация” как синоним слову культура. Во всяком случае я пытаюсь не придавать значения их различию. Термин “цивилизация” широко используется для обозначения “передовой” или письменной, или городской культуры. Я не оспариваю использование данного термина в этом смысле; но пытаюсь сделать такой выбор из двух близких синонимов, чтобы читатель понял из контекста, использовал ли я более широкое или более узкое значение этого слова. Слову “цивилизация” придается уничижительное значение, когда им называюсь по существу порочную или анти созидательную фазу культуры, подобное употребление характерно для Германии; что неловко и по отношению к Шпенглеру: то ли искажаешь его, то ли одобряешь его взгляды, используя этот термин. Стиль является нитью культуры или цивилизации: последовательный, самосогласующийся, способ выражения определенного поведения или видов деятельности. Он избирателен: должна существовать альтернатива, хотя в действительности выбор может не быть реализован. Там где правит принуждение или физическая, или физиологическая необходимость, там нет места для стиля. Слово “стиль” берет свое начало в художественной литературе и его основное значение относится к сфере изящных искусств. Оно может быть использовано и для выражения индивидуальных характерных черт и для культурных отношений или художественной манеры. На протяжении всей этой работы я использовал его в последнем значении. Не вызывает сомнений, что гении с легкостью создают большинство стилей. Но гении являются представительными своего общества и вносят вклад в свою культуру, так же, как и в собственную индивидуальность; и будет правильным время от времени абстрагироваться от личности и относиться к ней как к культурному феномену. Можно определять гениальность или талант создателя и качество его работы, в зависимости от того, какое место он занимает в потоке или кривой стиля, к которому принадлежит. Несмотря на то, что стили наиболее характерны для изящных искусств - так, изделие, в котором полностью отсутствует стиль, не может считаться произведением искусства - тем не менее элементы стиля проникают в другие виды деятельности, такие как питание и манера одеваться, которые служат удовлетворению необходимых или неэстетичных потребностей. Элемент стиля, не играющий роль доминанты включается в процесс регулирования и принимает искаженные формы. Так, и у давно существующего стиля питания, и у краткосрочной моды в одежде, отсутствует специфический вариант развития и кульминации, свойственный стилям изящных искусств, первый стремится скорее к бесконечной продолжительности, последний - к постоянной изменчивости, но без взлетов. Это свойственно и стилям художественного оформления бытовых предметов. Тем не менее, эти смешанные стили - смешанные в том смысле, что могут быть легко проанализированы или верифицированы даже путем измерения. Историческая смена направлений в философии, в гуманитарных науках, в математике, в чистой или фундаментальной науке очень похожи на изменения в стилях изящных искусств. Под этим я понимаю то, что временной вертикальный профиль кривой ценности результата труда или меры талантливости создателя, в основном одинаков в некоторых видах деятельности. Другими словами, и интеллектуальное и эстетическое творчество одинаково проявляют себя в истории, предположительно потому, что действуют аналогичным образом: и то и другое создает подлинные ценности. Прикладные науки в большей степени реализуются иначе, безусловно за счет практичности, выгоды и технологии. В общем, у чистых стилей время существования ограниченно, в основном потому, что они исчерпывают свои созидательные возможности и вынуждены начинать сначала на более широкой или, наоборот, новой основе. Современная чистая наука, возможно в силу своих успехов и солидной организации, в значительной мере избежала этой стилевой ограниченности, присущей более ранней науке, и имеет тенденцию к более равномерному и постоянному прогрессированию. Имеются признаки того, что похожие изменения надвигаются в изобразительных искусствах и, возможно, в музыке; но задерживаются в литературе в силу языковых различий. Так как человеческая культура не может быть целиком связана с ценностями, а должна адаптироваться к социальным (межличностным) отношениям и к действительности (ситуации борьбы за выживание), то всю культуру вряд ли можно расценивать полностью как своего рода развернутый стиль. Но она включает стили, приходящие в столкновение с остальной культурой, влияющие на нее; и все состовляющие культуры будут стремиться приспособиться одно к другому; так что целое может появиться в результате распространения общего качества, и приобрести высокую степень согласованности. В поисках лучшего термина, я назвал это общекультурным или всекультурным стилем. Он должен приниматься во внимание как следствие вторичного распространения и ассимиляции внутри культуры. Он не является первичной детерминантой культур, как считал Шпенглер. Отличие культуры или цивилизации как понятия от истории человеческого рода определяется двумя главными критериями. Первое, культура - набор образцов, абстрагированных от поведения. Историк, как правило, имеет дело непосредственно с поведением - действиями людей или событиями - и только случайно или косвенно с воспроизведением т его стереотипов. Он может приостановить поток изложения фактов для тематического обзора или анализа, в котором он описывает культурные стереотипы, но это составляет незначительную часть историографии в целом. Другой путь выявления этого различия - это последовать за Коулборном, который считал, что изучающий культуру сосредотачивается на упорядоченности и повторяемости, на представлениях о человеческой жизни в данном месте и в данное время, историк, напротив, придает особое значение единичным событиям и следовательно тому, что происходит нерегулярно. Вторым важным отличием культуры от истории является то, что изучающий культуру может и действительно абстрагируется, по желанию, не только от событии, но и от личностей, за исключением отдельных примеров, в то время как историк изучает и личности и народные массы, в том виде, в котором они представлены в документах, и не исключает культурные образьцы. Не то, чтобы историки были беспристрастны: подразумевается, что они отбирают наиболее влиятельные личности и излагают события, которые были широко известны или оказывали неизгладимое влияние. Историку позволительно сравнивать события или институты различных обществ или периодов. Антрополог или изучающий культуру должен раньше или позже сравнить культуры обществ раздельно по периодам или ареалам, если его исследование должно иметь более широкое значение. Чтобы сделать сравнение действительно значительным, изучающий культуру должен видеть культуры в пространстве, должен классифицировать их и следовательно определить их границы как можно более тщательно. Историк свободно выбирает место и период, опираясь на то, что ему известно, или на более выгодный, или более предпочтительный выбор. Когда, тем не менее, он подходит к проблеме периодизации, он уже de facto классифицирует, и оказывается лицом к лицу с такой проблемой, как разграничение культур. Сравнение культур или цивилизаций и историческое сравнение частично совпадают; но и то и другое необходимо отличать от философии истории. Согласно мысли, впервые высказанной Вольтером, философия истории обозначила структуру всеобщей истории с определенной точки зрения: в его случае, это периоды Просвещения и антиклерикализма. Гердер предложил другой более экзотический, и более привлекательный подход. Недавним примером философии истории может быть и “Набросок” (Outline) Уэллса. Другой вариант философии истории принадлежит Гегелю. В нем изложение событии подчинено желанию продемонстрировать единственный принцип, который проходит через всю историю. В качестве примера можно указать на работы Вико и Ибн Халдуна. Никто из современных ученых не создал философии истории, хотя работа Нортропа “Встреча Востока и Запада”(“The Meeting East and West”) и представляет собой некое подобие подхода такого типа; на это претендует и труд Сорокина, хотя его принцип суперсистем может быть сведен к истории последовательности фаз культуры, которые подверглись периодизации и обобщению. Отделение или разграничение одной цивилизации от другой - это организация нашего знания, сравнимая с периодизацией истории. Крайне редко можно провести разграничение с достаточной точностью, и никогда абсолютно точно. И культура и исторические события существуют в континууме и на обитаемой поверхности земли, и во времени. Поэтому любое разграничение является делом выбора, и решения будут меняться в деталях, несмотря на возможность соглашения о том, что входит в эти рамки. Так и 330, и 476, и 622 годы н.э. были предложены в качестве дат, отмечающих конец античности, то есть греко-римской культуры в Западной Европе; и все с этим согласились. Аналогично, принято считать “границей” между тем, что мы называем средними веками и новой историей Европы, следующие даты: 1453, или 1492, или 1519. Пока историки заняты выбором важных или выразительных событий для этих демаркаций, заметного исторического периода, который кто-то признает полезным для действительного понимания событий и который одновременно обозначает культурную фазу или естественную ступень в развитии цивилизации. Когда дело касается более высокоразвитых цивилизаций, они как правило выделяются среди прочих, благодаря тому, что обладают точками сосредоточения культурной интенсивности или успеха. Эти центры или моменты кульминации развития сравниваемых цивилизаций, как правило, происходят и во времени и в пространстве в окружении других цивилизаций, обладающих менее развитой культурой, так что основная классификация обычно бывает ясна. Положение промежуточных территорий так или иначе определяется в соответствии с тем, насколько они зависимы от того или иного “центра”. Следующие факторы служат критерием отличия цивилизаций одной от другой: язык, включая распространение языков цивилизации или высокой культуры; форма религии; империя или политический контроль; степень технологического развития или накопления богатства. Порой эти критерии довольно точно определяют границы цивилизаций. Наиболее чувствительным, хотя и менее всего материализуемым индикатором в целостности является стиль, особенно в изящных искусствах, в том числе и в широком смысле, в художественном оформлении, в одежде и еде. Восприимчивость стиля как знака соотносится с распространением как во времени так и в пространстве. Там, где территории, на которых располагаются отдельные цивилизации, контактируют, разграничение порой вызывает сложности из-за перемещений. С другой стороны. цивилизации часто упрощают ситуацию, благодаря наличию у каждой своих специфических законов, религии, языка или обычаев. Там где одна и та же территория частично или полностью занята цивилизациями, сменяющими друг друга, возможное решение, находится между распознанием отдельных цивилизаций, либо отдельных фаз и подводит к следующему: постоянные завоевания; установление новой религии, как это верно подмечено А. Тойнби; расширение или сокращение занимаемых территорий; жесткость политического, экономического, эстетико-идеологического расчленения на две культуры. В общем, если распад носит серьезный характер и достаточно продолжителен, в сохранившейся культуре к моменту начала нового роста остается меньше содержания и культурных образцов, чем до его начала. Период сокращения и дезинтеграции такого типа имел место в Западной Европе в пост- римский период (500-900 гг.) может быть обозначен как “Темные века” и интерпретирован как период разделения двух цивилизаций. Там, где распад носит скорее реконструктивный характер, с развитием новых культурных образцов происходит замена или смещение старых, и повсеместно возрастает численность населения, богатство, технология, знания, расширяется кругозор. или одновременно присутствуют все элементы базовой культуры (total culture), как это было после периода высокого средневековья в Европе, интервала, подобного периоду линьки у животных, то - это подготовка для новой, большей масштабной фазы все еще растущей цивилизации. Такой реконструктивный интервал тем не менее сопровождается некоторыми потерями культурных образцов и в особенности потерей стиля. Например в Европе готическая скульптура и архитектура, схоластическая философия, феодализм, и влияние христианства и церковный раскол уместились в этот период. Можно сказать, что целостная цивилизация должна быть преобразована на более широкой основе, допускающей в конечном счете более широкий круг культурных стереотипов и стилей. Современное состояние западной цивилизации, начиная примерно с 1900 года, более правильно соотносить с этим типом, чем с началом окончательного заката, как это предсказывали Данилевский, Шпенглер, Адамс и другие, а Тойнби расценивал как угрозу. Очевидно, что многие, длительное время признававшиеся стереотипы жизни, окончательно исчезли за последние полвека, а художественные стили были последовательно разрушены. Но появляются новые модели и социальной структуры и культуры, и продолжается рост народонаселения, благосостояния, сферы досуга, технологии и науки. В том случает, когда общество завоевано и , довольно долго остается подчиненным по отношению к обществу с иной культурой, как это было с Месопотамией при касситах и Ираном в эпоху эллинизма, или когда в период беспорядка и разделения вводится и упрочивается религия - или, возможно утрачивается - как буддизм в Китае и Индии, бывает трудно решить, что важнее для более полного понимания: сделать вывод о том, что мы имеем дело с новой цивилизацией или с новой фазой старой цивилизации. Концепция Тойнби о внутрицивилизационной куколке религии плодотворна, но было бы чрезмерным отвергать воздействие многочисленных факторов. Древний Египет с его четырехкратным установление почти идентичной всеобщей модели представляет достаточно простой случай, но не стоит ожидать, что такое повторяется очень часто. Следует отметить, что Египет географически изолирован и поэтому территория, на которой располагалась данная культура, не претерпевала никаких изменений. Принимая во внимание, постоянный рост содержания культуры, частично за счет изобретений и еще более за счет привнесений извне, следует поставить вопрос, пришла ли египетская цивилизация к своему завершению благодаря своим старым статичным формам, которые все меньше и меньше были способны удержать их растущее содержание, или же в силу более простых процессов, то есть повторяющихся завоеваний и навязывания чужой культуры. Я согласен с Сорокиным, что точка зрения Данилевского и Шпенглера, в значительной степени разделяемая также и Тойнби - о том, что цивилизация обладает только одним единственным жизненным циклом, в котором есть только одна неповторимая фаза создания - несостоятельна. Более глубокого понимания цивилизации можно достичь, если сосредоточить изучение скорее на содержании, структуре и потоке культуры, чем на повторяющихся шаблонов исторических событий. Именно за это я больше всего критикую Тойнби, потому что, хотя его исследование есть история, он претендует на анализ цивилизаций, при этом, в основном, оперирует схемами событий, повлиявшими на эти общества: и он вынужден поступать так до тех пор, пока настаивает на использовании этической причинности. Изучение цивилизаций должно продвигаться вперед не только за свет охвата небольшого количества легко сопоставимых великих культур, оно должно включать незначительные, производные и даже неприметные культуры. выделяя в соответствии с их значимостью. В этом Тойнби был первопроходцем, но процедура должна иметь своей целью еще большую содержательность и меньшую случайность отбора. Разнообразные предложенные схемы сравнительного толкования цивилизаций менее страдают от интуитивной субъективности - так как перед лицом такой массивности макрофеноменов вряд ли начало может быть иным - чем от неадекватности содержания и масштабов охвата. Чем больше эмпирических данных привносится в подходящее значение, тем больше они корректируют несовершенные интуитивные взгляды, особенно если последние схематичны. Ритмическая периодичность, а также их протяженность во времени, по моему мнению, показали свою относительную невыгодность в качестве субъектов научного исследования. Полуповторения, частичные и беспорядочные совпадения, вопреки всем ожиданиям оказались давно известными и в истории культуры и в органической истории как “конвергенции.” Был бы полезен их более основательный анализ. Проблема вариативности порядка последовательности различных явлений также нуждается в более систематическом изучении. Допущение имманентных сил лучше всего оставить как последнее прибежище. До сих пор не было проведено достаточно мощное и интенсивное изучение, способное обеспечить этот ракурс . Более вероятны второстепенные и псевдо имманентные свойства: внутренние культурные тенденции различной силы, которые в конечном итоге развились в результате воздействия внешних сил. Изучение цивилизаций вряд ли может стать действительно научным или грамотным, до тех пор, пока не будет отброшено эмоциональное отношение к кризису, упадку, краху, вымиранию и гибели.- * Kroeber A.L. Style and Civilizations. N,Y., 1957.-P.- 83-107,149-160. * Gestalt ( от нем. - образ, форма) - функциональная структура, которая по присущим ей законам упорядочивает многообразие отдельных явлений. 1 Nietzche, Geburt der Trageodie, in Ges. Werke (1924), I,183. 2 Большая часть его аргументации относится именно к этим двум культурам, а не ко всем другим вместе взятым. Приводить с достаточно данных и рассуждений, относительно магической арабской культуры, удивительно мало до известной степени упомянуто о феноменах Египта, Месопотамии, Индии и Китая. Это означает, что Шпенглер лишь намеревался сделать свои исследования сравнительными, на деле же все вышло не так; он мог быть, и похоже был полностью убежден в том, что поразительно разрозненное знание, приведенное им, являет собой пример сравнительного метода. Я привел дополнительный материал. чтобы сгладить эту диспропорцию. 3 The Decline of the West, trans. Atkinson(1926-1928), 1, 399-401. 4 Между прочим, суть противоположности этих двух цивилизаций была впервые выражена в поэтической форме Гете в продоолжительном втором акте “Фауста”, где Фауст и Мефистофель посетили мир классической мифологии. Перевод С.И.Левиковой, Л.А. Мостовой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22