Материалы сайта
Это интересно
Философская тема в поэзии И. Бродского
Красноярский государственный университет Кафедра истории литературы и поэтики Жизнь - форма времени. Философская тема в поэзии И.Бродского Выполнил: студент __ группы факультета филологии и журналистики КГУ _________ Красноярск Когда младенец вступает в мир, он, как белый лист бумаги, открыт для любого, кто захочет написать свою строчку. В младенчестве все мы похожи, в старости - все разные. Формирование мировоззрения есть процесс без конца, даже в зрелом возрасте человек может резко изменить свои убеждения, но главный период становления личности, конечно, юность. От того, как поведут себя окружающие люди, что они скажут или сделают, часто зависит вся дальнейшая жизнь. Иосиф Бродский, позднее ставший лауреатом Нобелевской премии, тоже, хорошо это или плохо, не стал исключением. Между его юношескими стихами, которые Ахматова называла волшебными, и зрелым творчеством, за которое он, собственно, и был удостоен премии, огромная разница. Нет, мастерство мастера (тавтология) не изменилось, но совсем другим стало содержательное, и еще больше - психологическое наполнение стихов. Появилась Вечность. Бродский рос в семье фотокорреспондента одной из газет, а журналисты, как известно, обычно наиболее раскрепощенные личности. Немалое влияние на развитие Бродского оказала и атмосфера Санкт-Петербурга (я, конечно, не имею в виду Ленинград, где интеллигенция в то время была еще более кондовой, чем в Москве). И поведение молодого Бродского отличалось смелостью, полным пренебрежением к существовавшим канонам. Гордин пишет, что в 18 лет Бродский выступил в университете на прениях, построив свою речь на статье Троцкого, которую только что прочел, чем привел присутствовавших там академиков и проч. в состояние глубокого шока. Можно понять их удивление, если учитывать, что в начале 60-х любое упоминание Троцкого было строжайше запрещено, такого политика никогда не существовало. И можно понять ленинградские власти, которым, естественно, сообщили о происшедшем, сразу же взявшие строптивца на заметку. Но Бродский так и не взялся за ум, и его изгнание с родины было, с этой точки зрения, объективной закономерностью. Власть предержащие, в основном, не понимали самих стихов Бродского, стихи оставались загадкой, а все загадочное опасно. Они "...казались малопонятными и не содержали никаких политических деклараций..." (5). "Мир, клубившийся в <его> стихотворении, был крайне разряжен; в сущности, это было мнимое пространство, возникающее из отблесков мелодии на сетчатке; пространство звуковой волны, в которой нет-нет, да и мелькнет ярко окрашенная частица..." (6). Видишь, августовские любовники пробегают внизу с цветами, голубые струи реклам бесконечно стекают с крыш, вот ты смотришь вниз, никогда не меняйся местами никогда и ни с кем, это ты себе говоришь...(2) В то же время, сочиняя эти внеидеологические, что само по себе было противопоказано, стихи, Бродский еще и ведет себбя вызывающе: работает кочегаром, санитаром в морге, коллектором в геологической экспедиции, и всегда поступает, как свободный человек, что по тем временам было просто дико для окружающих. И его стихи той поры - оптимистичны, в них нет присутствия тления, смерти. Значит, нету разлук. Существует громадная встреча. Значит, кто-то нас вдруг в темноте обнимает за плечи...(2) Но естественно, что долго так продолжаться не могло, и переломным моментом стал процесс над Бродским, после которого поэт понял: в этой стране он чужак, и постепенно начался другой процесс, уже в самом Бродском, - уход в себя. Невозможность сосуществования с властью вылилась у него в фразу, формулирующую превосходство поэта над этой властью. "Поэт наживает себе неприятности в силу своего лингвистического и, стало быть, психологического превосходства. Песнь есть форма лингвистического неповиновения, и ее звуки ставят под сомнение не только политическую систему, но и весь существующий порядок вещей." (4) И творчество Бродского переходит на совершенно иную грань. Вытесненный за пределы общества, Бродский начинает искать путь в неизведанное, путь в бесконечность, и инструментом этого поиска является для него язык. Издревле все открытия совершались для понимания чего-то неизвестного, неназванного. А когда у этого уже есть название, его можно начать классифицировать, разбивать на составные части, словом, изучать. То же самое Бродский пытается проделать с самым огромным явлением в человеческой жизни - с самой жизнью. Он пытается классифицировать все, что только есть вокруг. Было ли сказано слово? И если да, - на каком языке? Был ли мальчик? И сколько льда нужно бросить в стакан, чтоб остановить Титаник мысли? Помнит ли целое роль частиц? Что способен подумать при виде птиц в аквариуме ботаник? (3) И главным выводом, который делает Бродский, мимоходом отметая всю "мелкую возню" политиков и дельцов, является протяженность времени. Время - самый страшный и неумолимый судья, никто и ничто не может противостоять его разрушительному влиянию. Любой человек в терминах бесконечности - ничто, любой мир - пылинка, и даже Бог, по Бродскому, не что иное, как лишь эпизод на фоне всепоглощающего потока секунд, минут, дней, столетий... Время есть мясо немой Вселенной. Там ничего не тикает. Даже выпав из космического аппарата, ничего не поймаете: ни фокстрота, ни Ярославны, хоть на Путивль настроясь. Вас убивает на внеземной орбите отнюдь не отсутствие кислорода, но избыток Времени в чистом, то есть - без примеси вашей жизни, виде. (2) Бродский очень просто объясняет обилие в своей поэзии античных образов и отсылок к древности: "При ближайшем рассмотрении сходство между античностью и современностью оказывается весьма ошеломительным, у наблюдателя возникает ощущение столкновения с гигантской тавтологией... История не повторяется: она стоит... Поэтому древние развалины - наши развалины." (4) И разница в 2 тысячелетия не играет роли, потому что Время оперирует тысячами тысячелетий, в которых потеряются и миллионы цивилизаций. Однако Бродский считает, что у человека все-таки есть способ преодолеть забвение Времени. Именно для этого и нужно дать точные, недвусмысленные определения окружающим явлениям, комбинации слов, которые бы начали свою жизнь отдельно от явлений, ими обозначаемых, стали бы самостоятельными, самоценными. С этой точки зрения слово намного долговечнее человека - его носителя, да и собственно явления, его породившего. По библейским канонам, Слово было вначале. По Бродскому, Слово будет всегда. "От великих вещей остаются слова языка..." (2). Он считает, что слово - единственное, что отличает человека от всего внешнего мира, эта та хрупкая грань, за которой и есть абсолютное Ничто, пустота. Не исключено, что на развитие этой философской концепции повлияли взаимоотношения поэта с властью, которой он таким образом косвенно отказывает в "вечной памяти" по причине ее лингвистической ущербности. Но важнее, на мой взгляд, другое: Бродский попытался заглянуть за грань непознанного, пусть не решить, но хотя бы обозначить один из главных конфликтов человечества - отторжение от природы. Вообще говоря, Бродский - не просто поэт. На мой взгляд, русской поэзии не хватало философа, чтобы он окинул взглядом всю картину целиком и в то же время мог бы рассказать о том, что увидел. Бродский рассказал. Не знаю, хорошо это или плохо, но он сумел передать всю боль нашего времени, страх перед Ничем, спрятанный в обыденность, метафизическую тоску "и проч." И только от нас зависит, сможет ли его слово пробиться к нам в наши микровселенные, чтобы принести туда свет откровения. ЛИТЕРАТУРА 1. Бродский И. Избранные стихотворения. // М., "Панорама", 1994г. 2. Бродский И. Часть речи. Избранные стихотворения. // М., "Художественная литература", 1990г. 3. Бродский И. Письма римскому другу. // Ленинград, "Экслибрис", 1991г. 4. Вайль П., Генис А. В окрестностях Бродского. // ж. "Литературное обозрение", 1990г., № 8. 5. Гордин Я. "Дело Бродского: история одной расправы." // ж. "Нева", 1989г., № 2. 6. Лурье С. Свобода последнего слова. // ж. "Звезда", 1990г., № 8. 7. Расторгуев А. Интуиция абсолюта в поэзии Иосифа Бродского. // ж."Звезда", 1993г., № 1. 8. Якимчук Н. "Я работал, я писал стихи." Дело Иосифа Бродского. // ж. "Юность", 1989, № 2.