Блок А.А. - Двенадцать

(Поэма, 1918)
Название поэмы воспроизводит ключевой новозаветный мотив двенадцать апостолов Христа. Число главных героев, красногвардейцев, предопределило композицию произведения (двенадцать глав). Согласно блоковской помете на рукописи ("И был с разбойником. Жило двенадцать разбойников"), число это посходит также к поэме "Кому на Руси жить хорошо" Н.А.Некрасова. Появление в поэме коллективного, своего рода собирательного образа Двенадцати (персонифицирован, особо показан лишь Петруха, мельком упомянут лишь еще один большевик: "Андрюха, помогай!") красногвардейцев закономерно: Блок хотел изобразить коллектианое, по выражению Л.Толстого, "роевое" сознание и коллективную волю, пришедшие на смену индивидуальному началу. Блок исходил из того, что именно русская интеллигенция способна понять и принять революцию. В ответе на анкету "Может ли интеллигенция работать с большевиками?" Блок писал 14 января 1918 г.: "Интеллигенция всегда была революционна. Декреты большевиков — это символы интеллигенции". В готом отношении Блок противопоставлял интеллигенцию буржуазии: "У буржуа — почва под ногами определенная, как у свиньи — навоз: семья, капитал, служебное положение, орден, чин, Бог на иконе, царь на троне. Вытащи это — и все полетит вверх тормашками". Такая позиция предопределила сатирическое изображение буржуазии и "уходящего мира" в первой главе поэмы. Сначала появляется "старушка", которая "убивается — плачет" и при виде плаката "Вся власть Учредительному собранию!".
Никак не поймет, что значит,
На что такой плакат,
Такой огромный лоскут?
Сколько бы вышло портянок для ребят,
А всякий — раздет, разут...
Это обывательский взгляд постороннего свидетеля событий. Следом появляется "Буржуй на перекрестке", который "В воротник упрятал нос". Поразительное совпадение с этим сатирическим образом находим у М.Цветаевой, вовсе не приветствовавшей революцию, в очерке того же 1918 г. "Октябрь в вагоне": "Так это у меня и осталось, первое видение буржуазии в России: уши, прячущиеся в шапках, души, прячущиеся в шубах, видение шкуры. Затем появляется "Писатель — Вития":
Длинные волосы
И говорит вполголоса:
- Предатели!
— Погибла Россия!
Четвертый герой — "нынче невеселый, товарищ Поп". Пятая — "Барыня в каракуле", тоже изображается в сатирическом ключе: "Поскользнулась и — бац — растянулась!" Наконец, появляются проститутки, в которых большевистская критика увидела пародию на революцию:
...И у нас было собрание...
...Вот в готом здании...
...Обсудили —
Постановили:
На время — десять, на ночь — двадцать пять...
...И меньше — ни с кого не брать...
...Пойдем спать...
Реплики пяти участниц этого разговора отделены друг от Друга отточиями.
После проституток появится еще один персонаж — "Бродяга , который неприкаянно "сутулится". Можно допустить, что бродяга" идентифицируется с человеком из "пролога" к поэме: верный вечер. Белый снег. Ветер, ветер! На ногах не стоит че-овек", который, в свою очередь, восходит к Человеку из "Жиз-овека" Леонида Андреева. Итак, если к семи обозначен-героям добавить пять проституток, получится еще одно 'ическое число. Двенадцати персонажам-теням из "старого мира противопоставлены во второй главе поэмы двенадцать красногвардейцев. Из диалога двенадцати красногвардейцев во второй главе читатели узнают о Баньке, который "сам теперь богат... Был Ванька пат, а стал солдат!", "сукин сын, буржуй", и о гуляющей с ним Катьке: "А Ванька с Катькой — в кабаке... — У ей керенки есть в чулке!"
Портрет Катьки нарисован особенно подробно:
Запрокинулась лицом, Зубки блещут жемчугом... Ах ты. Катя, моя Катя, Толстоморденькая У тебя на шее, Катя, Шрам не зажил от ножа. У тебя под грудью, Катя, Та царапина свежа!
В пятой главе звучит "голос" Петрухи. Это он, Петруха, убил офицера, с которым прежде "блудила" Катька:
Гетры серые носила, Шоколад Миньон жрала, С юнкерьем гулять ходила — С солдатьем теперь пошла? Эх, эх, согреши! Будет легче для души!
Как видно из письма иллюстратору "Двенадцати" Ю.П.Анненкову, Блока заботил облик Катьки. Он подчеркивал: "Катька — здоровая, толстомордая, страстная, курносая русская девка; свежая, простая, добрая - здорово ругается, проливает слезы над романами, отчаянно целуется. "Толстомордость" очень важна (здоровая и чистая даже до детскости)".
Шестая глава рисует погоню красногвардейцев за Ванькой и Катькой: "А Катька где? — Мертва, мертва! простреленная голова!" Петруха — "бедный убийца", у которого "не видать совсем лица" и руки в крови, оплакивает свою и Катькину загубленную душу:
— Ой, товарищи родные,
— Эту девку я любил... Ночки черные, хмельные С этой девкой проводил...
Но другие красногвардейцы одергивают его, стервеца , и все вместе они идут на разбой:
Запирайте етажи, Нынче будут грабежи! Отмыкайте погреба — Гуляет нынче голытьба!
В статье "Интеллигенция и революция" Блок называл народ недавно проснувшимся "Иванушкой-дурачком": "Что ж вы думали? Что революция — идиллия? Что народ — паинька? Что сотни жуликов, провокаторов, черносотенцев, людей, любящих погреть руки, не постараются ухватить то, что плохо лежит? И, наконец, что так "бескровно" и так "безболезненно" и разрешится вековая распря между "черной" и "белой" костью?" Так прорисовывается подтекст коллизии любовного треугольника между Петькой, Катькой и Ванькой. В финале поэмы во вьюге, в метели (ср. мотив из пушкинской "Капитанской дочки") "идут без имени святого..." ("Ко всему готовы, Ничего не жаль...") двенадцать красногвардейцев. Позади них плетется "голодный пес", олицетворяющий "старый мир", а впереди — Христос:
...с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз —
Впереди — Исус Христос.
Блок сам удивлялся: почему Христос? Но ничего с собой не мог поделать: он видел Христа. Дневниковая запись: "Разве я "восхвалял" (большевиков)? Я только констатировал факт: если вглядеться в столбы метели па этом пути, то увидишь "Иисуса Христа". Но я иногда сам глубоко ненавижу этот женственный образ". Но совмещение пролитой крови Катьки и фигуры Христа для Блока эпохи "Двенадцати" органично. Ключ к поэме -идея многозвучия, побравшего в себя самые разные "голоса" эпохи — от песни до языка плаката.
Впрочем, вскоре Блок разочаровывается в революции и по-
•ому начинает смотреть на свою поэму. В "Записке о "Две-
дцати" он выделил отрезок времени "с начала 1918 г., приблизительно
изительно до конца Октябрьской революции (3-7 месяцев)".
Передавая ощущение чары (цветаевское слово) того времени, поэт писал: "...в январе 1918 года я последний раз отдался стихии не менее слепо, чем в январе 1907 или в марте 1914 года". Хотя теперь, в апреле 1920 г., он "не мог бы написать того, что написал тогда", но отречься от "Двенадцати" невозможно, ибо поэма была написана "в согласии со стихией...". Тем не менее в предсмертном бреду Блок требовал от Л.Д.Менделеевой обещания сжечь все до единого экземпляры поэмы "Двенадцать".

наверх ↑